Тит Нат Хан, Линда Линн, Наталья Автономова
«Практика радости. Жизнь без смерти и страха»

Больше всего мы боимся умереть и стать ничем. Мы верим, что живем, лишь пока тикают биологические часы, а после… Превращаемся в пустоту. Неудивительно, что мы полны страха перед исчезновением.

Но в учении Будды есть ответ, который приносит огромное облегчение. И эта книга Тит Нат Хана посвящена теме, которую последователи Будды тщательно и глубоко изучают уже 2500 лет. Через притчи дзен-буддизма, практические медитации и поэтичные личные истории автор открывает читателям удивительное видение смерти, которое способно изменить взгляд на жизнь.

Как и Далай-лама, Тит Нат Хан считается на Западе одним из величайших учителей буддизма в современном мире.

(далее…)

Вадим Векслер
«Исповедальня брата Кролика»

Постмодернистская инверсия современной сказки в дзэн-буддистскую притчу.

Содержит нецензурную брань.

(далее…)

Тит Нат Хан, Линда Линн
«Лотос растет из грязи. Как преобразовать страдания в счастье»

Секрет счастья заключается в том, чтобы не бежать от страданий, а распознать и трансформировать их. В этом бестселлере Тит Нат Хан – мудрый монах из Вьетнама – дает подробные практики, помогающие это сделать.

Тит Нат Хан упоминает, что люди склонны уклоняться от страданий, прибегая к отвлечениям, на которые так щедр современный мир. Но до тех пор, пока мы открыто не примем свои чувства, мы не сможем быть счастливы.

«Тот, кто умеет страдать правильно, страдает намного меньше», – говорит он. Со свойственной ему ясностью и юмором, Тит Нат Хан рассказывает здесь об искусстве быть счастливыми.

Тит Нат Хану больше 90 лет. Как и Далай-лама, он считается на Западе одним из величайших учителей буддизма в современном мире.

(далее…)

Дерек Лин
«Дао повседневной жизни. Даосские притчи для современного человека»

Эта книга представляет древнюю восточную мудрость как искусство жизни – нечто не только вдохновляющее, но и на практическом, житейском уровне полезное для современного западного человека, поглощенного своими повседневными делами и заботами. Ее автор Дерек Лин изучал древние китайские учения на Тайване и работал в сфере высоких технологий в Калифорнии, и он чувствует себя в обоих мирах как рыба в воде. «Даосизм не утратил актуальности за все эти века по одной простой причине: он работает!» – говорит Дерек.

(далее…)

Майкл Роуч
«Сад Небесной Мудрости. Притчи для бизнеса и жизни»

Современный мир стремителен, непостоянен и разнопланов. Наша жизнь в нем наполнена событиями и достижениями, взлетами и падениями, заставляет постоянно находиться в напряжении и собранности. И за этой бешеной гонкой найти себя и свое место в жизни становится все сложнее – ибо просто нет времени и желания остановиться и задуматься о том, что же есть наш мир и мы в нем.

В своей новой книге Майкл Роуч собрал притчи, на первый взгляд не особо связанные с нашей жизнью, но на самом деле имеющие прямое отношение к современному миру и ритму его существования. Уроки мудрости, рассказанные в каждой из притч, пронизаны ясностью и бескомпромиссным светом знания, раскрывают сокровенные тайны жизни и мышления, которые помогут найти свой путь в любых сферах деятельности. Идеи, которыми пронизана книга, вы сможете использовать согласно вашим целям и стремлениям, успешно достигать поставленных задач и в бизнесе и в жизни.

(далее…)

Виктор Пелевин
«Онтология детства»

Вот щель между двумя кирпичами – в ней видна застывшая полоска раствора, выгнутая волной. Если не считать лет, когда ты засыпал, ложась для разнообразия ногами в другую сторону, или того совсем уж далекого времени, когда голова еще постепенно удалялась от ног и утренний вид на стену претерпевал небольшие ежедневные сдвиги, – если не брать всего этого в расчет, то всегда этот вертикальный барашек в щели между кирпичами и был первым утренним приветом от огромного мира, в котором мы живем, – и зимой, когда стена пропитывалась холодом и иногда даже покрывалась удивительной красоты серебристым налетом, и летом, когда двумя кирпичами выше появлялось треугольное, с неровными краями, солнечное пятно (только на несколько дней в июне, когда солнце уходит достаточно далеко на запад). Но за время своего долгого путешествия из прошлого в настоящее окружающие предметы потеряли самое главное – какое то совершенно неопределимое качество. Даже не объяснить. Вот, например, с чего раньше начинался день: взрослые уходили на работу, за ними захлопывалась дверь, и все огромное пространство вокруг, все бесконечное множество предметов и положений, становилось твоим. И все запреты переставали действовать, а вещи словно расслаблялись и переставали что то скрывать. Взять что угодно – самое привычное, хоть лежак – верхний, нижний – не важно: три параллельные доски, поперечная железная полоса снизу, и на каждой такой полосе по три выпирающих заклепки. Так вот, если рядом был хоть один взрослый, лежак, честное слово, как то сжимался, становился узким и неудобным. А когда они уходили работать, не то он становился шире, не то появлялась возможность удобно на нем устроиться. И каждая из досок – тогда их еще не красили – покрывалась узором, становились видны годовые кольца, пересеченные когда то пилой под самыми немыслимыми углами. То ли в присутствии взрослых они куда то исчезали, то ли просто не приходило в голову обращать на такие вещи внимание под аккомпанемент тяжелых разговоров о пересменках, нормах и близкой смерти. Самое удивительное, конечно, – это солнце. Главное – даже не ослепительное пятно в небе, а идущая от окна полоса воздуха, в которой висят пушистые пылинки и мельчайшие скрученные волоски. Их движения до того округлы и плавны (в детстве, кстати, видишь их рой издалека с удивительной ясностью), что начинает казаться, будто есть какой то особый маленький мир, живущий по своим законам, и то ли ты сам когда то жил в этом мире, то ли еще можешь туда попасть и стать одной из этих сверкающих невесомых точек. И опять: на самом деле кажется совсем не это, но иначе не скажешь, можно только ходить вокруг да около. Просто видишь вокруг себя замаскированные области полной свободы и счастья. У солнца есть потрясающая способность выделять в том немногом, чего оно может коснуться, переходя из верхнего угла первого окна в нижний угол второго, все самое лучшее. Даже обитая железом дверь сообщает про себя что то такое, что понимаешь – бояться того, что может появиться из за нее, не стоит. Да и вообще бояться нечего, говорят полосы света на полу и на стенах. В мире нет ничего страшного. Во всяком случае, до тех пор, пока этот мир говорит с тобой; потом, с какого то непонятного момента, он начинает говорить о тебе. (далее…)

Виктор Пелевин
«Затворник и Шестипалый»

– Сегодня мы с тобой полезем за Стену Мира, понял? – сказал Затворник. Шестипалый как раз подбегал к убежищу души. Сама постройка выходила у него уже почти так же, как у Затворника, а вот прыжок удавался только после длинного разбега, и сейчас он тренировался. Смысл сказанного дошел до него именно тогда, когда надо было прыгать, и в результате он врезался в хлипкое сооружение так, что торф и опилки, вместо того чтобы покрыть все его тело ровным мягким слоем, превратились в наваленную над головой кучу, а ноги потеряли опору и бессильно повисли в пустоте. Затворник помог ему выбраться и повторил:– Сегодня мы отправимся за Стену Мира. За последние дни Шестипалый наслушался от него такого, что в душе у него все время что то поскрипывало и ухало, а былая жизнь в социуме казалась забавной фантазией (а может, пошлым кошмаром – точно он еще не решил), но это уж было слишком. Затворник между тем продолжал:– Решительный этап наступает после каждых семидесяти затмений. А вчера было шестьдесят девятое. Миром правят числа. (далее…)

Виктор Пелевин
«Жизнь и приключения сарая номер XII»

В начале было слово, и даже, наверное, не одно – но он ничего об этом не знал. В своей нулевой точке он находил пахнущие свежей смолой доски, которые лежали штабелем на мокрой траве и впитывали желтыми гранями солнце; находил гвозди в фанерном ящике, молотки, пилы и прочее, – представляя все это, он замечал, что скорей домысливает картину, чем видит ее. Слабое чувство себя появилось позже, когда внутри уже стояли велосипеды, а его правую сторону заняли полки в три яруса. По настоящему он был тогда еще не Номером XII, а просто новой конфигурацией штабеля досок, но именно эти времена оставили в нем самый чистый и запомнившийся отпечаток: вокруг лежал необъяснимый мир, а он, казалось, в своем движении по нему остановился на какое то время здесь, в этом месте. Место, правда, было не из лучших – задворки пятиэтажки, возле огородов и помойки, – но стоило ли расстраиваться? Ведь не всю жизнь он здесь проведет. Задумайся он об этом, пришлось бы, конечно, ответить, что именно всю жизнь он здесь и проведет, как это вообще свойственно сараям, – но прелесть самого начала жизни заключается как раз в отсутствии таких размышлений: он просто стоял себе под солнцем, наслаждаясь ветром, летящим в щели, если тот дул от леса, или впадая в легкую депрессию, если ветер дул со стороны помойки; депрессия проходила, как только ветер менялся, не оставляя на его неоформившейся душе долговечных следов. Однажды к нему приблизился голый по пояс мужчина в красных тренировочных штанах; в руках он держал кисть и здоровенную жестянку краски. Этот мужчина, которого сарай уже научился узнавать, отличался от всех остальных людей тем, что имел доступ внутрь, к велосипедам и полкам. Остановясь у стены, он обмакнул кисть в жестянку и провел по доскам ярко багровую черту. Через час весь сарай багровел, как дым, в свое время восходивший, по некоторым сведениям, кругами к небу; это стало первой реальной вехой в его памяти – до нее на всем лежал налет потусторонности и счастья. (далее…)

Виктор Пелевин
«Ассасин»

Алаудин сказал правду. Когда Али исполнилось десять лет, его жизнь резко изменилась. Теперь рано утром его выводили во двор – делать упражнения вместе с другими мальчиками. Ему по несколько часов приходилось стоять в неудобной позе, пока не отказывали мышцы. К его ладоням привязывали кожаными ремнями тяжелые куски железа и заставляли держать руки вытянутыми – если рука опускалась, он получал удар палкой. Он поднимал тяжести, лазил по шесту и канату, висел на одной руке, схватившись за ветку росшего в саду дерева, пока пальцы не разжимались – и если это случалось слишком рано, он падал на разложенные внизу колючки. Его заставляли стоять на металлических прутьях, воткнутых в щели стены. Его приучали выдерживать сводящую с ума боль, прикладывая к коже тлеющий фитиль. Через год Али стал намного сильнее. Тогда его стали обучать владению катаром – ножом треугольной формы, рукоять у которого не продолжала лезвие, как бывает обычно, а располагалась поперечно, внутри скрывающего кулак эфеса. Когда он брал катар в руку, лезвие оказывалось выставлено перед кулаком, сжимающим рукоять. (далее…)