Олдос Хаксли

Олдос Хаксли

Олдос Хаксли (О́лдос Ле́онард Ха́ксли, Aldous Huxley) — английский философ и писатель — родился в Англии 26 июля 1894 года. С рождения принадлежа к культурной элите Британии, О.Хаксли начал самообразование в лаборатории отца, потом учился в школе Hillside, потерял мать в 13 лет. В возрасте 16 лет он на 1.5 года практически лишился зрения после перенесенного кератита, специальные очки вернули к жизни только один глаз. В 1916 году О.Хаксли получает степень бакалавра гуманитарных наук в колледже Балиол (Оксфорд). В связи с невозможностью участия в военных действиях (WW1) Олдос Хаксли в неполные 20 лет выбирает профессию писателя — в 1919-20 гг. он работает в редакции «Атенея», пишет обзоры, рецензии и статьи, женится на бельгийке Марии Нис, в 1920 году у него рождается сын Мэтью. В 20-30-е годы О.Хаксли живет и пишет в Италии. В 1937 году Олдос Хаксли приезжает в Лос-Анжелес (США) с целью улучшения ослабевающего зрения. В 1938 году О.Хаксли заводит знакомство с Джидду Кришнамурти, их связывает крепкая дружба и начинается период обращения к мистицизму. В этот период Олдос Хаксли пишет эссе, книги и сценарии. В 1953 году О.Хаксли учавствует в эспериментах Хамфри Осмондма по изучению влияния мескалина на сознание человека — в обиход входит придуманное Хаксли слово «психоделика», а его эссе «Двери восприятия» дает название рок-группе «The Doors». В 1956 году Хаксли женится на писательнице Лоре Арчера, в 1961 году он знакомится с изобретателем LSD Альбертом Хоффманом. Олдос Хаксли умер в Лос-Анжелесе (США) 22 ноября 1963 года от рака гортани.


Олдос Хаксли
«Улыбка Джоконды»

Какое странное у нее лицо! Этот ротик, стянутый улыбкой Джоконды в хоботок с круглой дыркой посредине, словно она вот-вот свистнет, был похож на ручку без пера. Надо ртом – тонкий нос с горбинкой. Глаза большие, блестящие и темные — глаза того разреза, блеска и темноты, которые будто созданы для ячменей и воспаленно-красных жилок на белке. Красивые, но неизменно серьезные глаза, ручка без пера сколько угодно могла изощряться в улыбке Джоконды, но взгляд оставался по-прежнему серьезным. Смело изогнутые, густо прочерченные темные брови придавали верхней части этого лица неожиданную властность-властность римской матроны. Волосы были темные, тоже как у римлянки, от бровей кверху — истинная Агриппина. (далее…)

Олдос Хаксли
«Через много лет»

Джереми чуть смущенно усмехнулся. Проведя в Америке неделю, он стал стесняться своего голоса. Плод обучения в стенах кембриджского Тринити-колледжа за десять лет до войны, он был тонок и мелодичен, звучание его напоминало вечернюю молитву в английском соборе. Дома никто этого не замечал. Джереми никогда не приходилось ради самообороны подшучивать над своим голосом, не то что над внешностью или над возрастом. Здесь же, в Америке, все было иначе. Стоило ему заказать чашечку кофе или спросить дорогу в уборную (которая в этой непостижимой стране и уборной то не называлась), как на него начинали глазеть с беспардонным любопытством, словно на забавного уродца в парке аттракционов. Это уже переходило всякие границы. (далее…)

Олдос Хаксли
«Контрапункт»

Он поправил белый галстук. В зеркале он увидел её лицо рядом со своим. Бледное лицо и такое худое, что в тусклом свете электрической лампочки щеки казались ввалившимися от глубоких теней, отбрасываемых скулами. Вокруг глаз были тёмные круги. Её прямой нос, даже в лучшие времена казавшийся слишком длинным, выступал над худым лицом. Она стала некрасивой, она выглядела утомлённой и больной. Через шесть месяцев у неё родится ребёнок. То, что было отдельной клеткой, группой клеток, кусочком тканей, чем-то вроде червя, потенциальной рыбой с жабрами, шевелилось внутри её и готовилось стать человеком — взрослым человеком, страдающим и наслаждающимся, любящим и ненавидящим, мыслящим, знающим. (далее…)

Олдос Хаксли
«Баночка румян»

Скандал длился уже добрых три четверти часа. Невнятные, приглушённые звуки выплывали в коридор из другого конца квартиры. Склонившись над шитьём, Софи спрашивала себя, без особого, впрочем, любопытства, что же там такое на этот раз. Чаще всего слышался голос хозяйки. Пронзительно-гневный, негодующе-слезливый, он безудержно изливался бурливыми потоками. Хозяин лучше владел собой, голос его был глубже и мягче и не так легко проникал через запертые двери и коридор. Из своей холодной комнатушки Софи воспринимала скандал большей частью как серию монологов Мадам, в промежутках между которыми воцарялось странное зловещее молчание. Но время от времени Месье, казалось, совершенно выходил из себя, и тогда уже не было тишины между всплесками: стоял непрерывный крик, резкий, раздражённый. (далее…)